30 октября - День памяти жертв политических репрессий

Всем, кто клеймен был статьёю полсотни восьмою,
кто и во сне окружён был собаками, лютым конвоем,
кто по суду, без суда, совещаньем особым
был обречён на тюремную робу до гроба,
кто был с судьбой обручён кандалами, колючкой, цепями,
им наши слезы и скорбь, наша вечная память!

30 октября выбрано Днем жертв репрессий не случайно. В этот день в 1972 г. в мордовском лагере умер Юрий Галансков, получивший срок за свой протест против лишения свободы Синявского и Даниеля - писателей, осуждённых за опубликование своих рассказов за рубежом.

Через 2 года, в октябре 1974 г. группа союзников Галанскова сумела передать на волю предложение отмечать во всём мире этот день как День политзаключённых. Что и было принято мировым сообществом. И исполнялось и в советских лагерях - посредством голодовок - несмотря на неминуемые карцеры, запреты свиданий, переводы на тюремный режим и прочие прелести. До 1974 года в качестве Дня политзаключённых отмечалась другая дата – 5 сентября – годовщина известного декрета 1918 года “О красном терроре”, который помимо расстрела “всех лиц, прикосновенных к белогвардейским организациям, заговорам и мятежам, ввел в Советской России концентрационные лагеря…”.

Указ президента знаменовал разрыв нового государства с советским репрессивным режимом. Насколько этот разрыв подтверждается новой практикой, мы можем судить сами.

Но задумывался ли президент, подписывая свой указ, о том, что слово “репрессии” вряд ли соответствует тому, что происходило с установлением у нас советской власти.

В самом деле, – что такое репрессия? Это – когда власть карает людей, за какие-то их действия против неё – так? Между тем, подавляющее большинство тех, кого сегодня вспоминаем, ни о каких действиях против власти и не помышляли.

Ни тысячи инженеров, арестованных в связи с “шахтинским делом”; ни сотни тысяч замученных, расстрелянных, загубленных в 1937 – 1938 гг. партийцев, наивно веривших, что они – ум, честь и совесть эпохи строят светлое будущее для всех трудящихся; ни миллионы крестьян, поверивших “новой экономической политике”, объявленной в 1921 году и оказавшиеся через 7 лет жертвами “политики ликвидации кулачества как класса”. Не боролись против власти ни расстрелянные маршалы и генералы – почти весь советский генералитет, ни поэты: Гумилёв, Табидзе, Смеляков, Заболоцкий; ни артисты – Русланова, Дворжецкий, Михоэлс, ни автор траектории будущего американского полёта на Луну Кондратюк, или будущий руководитель советской космической программы Королёв, или самолётостроитель Туполев, ни генетики Вавилов, Пантин, Тимофеев–Ресовский, ни наш физик Румер, астроном Козырев, историк Гумилёв, ни поголовно уничтоженный еврейский антифашистский комитет, ни жертвы послевоенного “ленинградского дела”, не говоря уже о миллионах пленных солдат…

Крупнейшие лагеря, в которых отбывали наказания заключённые, находились на Соловках и на Колыме. Условия содержания заключённых в этих лагерях привели к большим человеческим жертвам. Охрана на Соловках состояла из сотрудников ОГПУ, уличённых в прегрешениях по службе и отправленных на Соловки для исправления. И они творили там произвол. Новых заключённых встречали словами: “Здесь не Советская республика, а Соловецкая! Усвойте! Нога прокурора ещё не ступала на соловецкую землю, и не ступит! Знайте! Вы сюда присланы не для исправления! Горбатого не исправишь”.

Жизнь походила на театр абсурда. Выпускался свой журнал “Соловецкие острова”. А с 1926 г. на него была объявлена Всесоюзная подписка. Существовал и свой драматический коллектив, потому что там сидело очень много деятелей культуры. А ботаники и искусствоведы состояли в Соловецком обществе краеведов.

С Соловецких островов было только два побега. Существовали разные меры умерщвления людей. Из 84 тысяч погибло 43 тысячи человек.

На Колыме в разные годы отбывали наказание 2,5 млн. человек, из них погибло 950 тыс. человек. Умирали от истощения и связанными с ним болезнями. Размер пайка стал для лагерной администрации главным средством заставить заключённых до конца выкладываться на работе. Ударникам полагался усиленный паёк и возможность досрочного освобождения, а тем, кто не выполнил норму, безжалостно паёк урезали.

С 1938 г. начали проводить массовые расстрелы, тем самым избавляясь от неугодных заключённых.

Это не репрессии, это - тупое насилие, которое даже политическим не назовёшь. Просто насилие власти, ощущающей себя властью только в актах насилия, чем беспричинней, тем упоительней!

Ничего нового в этом отношении советский режим не изобрёл. Если вдуматься, насилие выполняло функцию основнойпроизводительной силы. Правда, система эта не умела производить ничего, кроме насилия. Но уж это она производила в расширяющихся масштабах.

Годы “Большого террора” (1937-38 гг.) унесли неизвестное до сего времени количество жизней наших соотечественников. Поражают даже официально опубликованные цифры: 1 344 923арестованных, 681 692 расстрелянных. 

Известный историк Р.Конквест называет другие числа: 12-14 млн. арестованных, не менее 1млн. расстрелянных; Комиссия ЦК (1962 г.) и того больше: 19 млн. арестованных, не менее 7 млн. расстрелянных.

Как бы то ни было, оба названия – ежовщина и Большой Террор -  неточны. НКВД, проводивший в те годы массовые аресты и расстрелы, действительно, возглавлял Н.Ежов, но не ему принадлежал замысел этой акции. Если уж связывать это с чьим-то именем, то надо бы называть слово сталинщина. Достаточно вспомнить, что в ходе большого террора были уничтожены члены ЦК – почти все ближайшие соратники Ленина, 95% высшего генералитета – создатели ещё ленинской Красной Армии. Все они – отнюдь не враги ни Сталина, ни тем более – советской власти.

Нет, и не под чуждым небосводом,
И не под защитой чуждых крыл, -
Я была тогда с моим народом,
Там, где мой народ, к несчастью, был.

Это строки из «Реквиема» Анны Ахматовой. В страшные годы ежовщины она провела семнадцать месяцев в тюремных очередях в Ленинграде. Как-то раз кто-то “опознал” её. Тогда стоящая за ней женщина с голубыми губами, которая, конечно, никогда в жизни не слыхала её имени, очнулась от свойственного им оцепенения и спросила её на ухо (там все говорили шепотом):

– А это вы можете описать?

И Ахматова сказала:

– Могу.

Тогда что-то вроде улыбки скользнуло по тому, что некогда было её лицом.

Перед этим горем гнутся горы,
Не течёт великая река,
Но крепки тюремные затворы,
А за ними “каторжные норы”,
И смертельная тоска.
Для кого- то веет ветер свежий,
Для кого-то нежится закат –
Мы не знаем, мы повсюду те же,
Слышим лишь ключей постылый скрежет
Да шаги тяжёлые солдат.
Подымались как к обедне ранней,
По столице одичалой шли,
Там встречались, мёртвых бездыханней,
Солнце ниже, и Нева туманней,
А надежда всё поёт вдали.
Приговор…. И сразу слёзы хлынут,
Ото всех уже отделена,
Словно с болью жизнь из сердца вынут,
Словно грубо навзничь опрокинут,
Но идёт…Шатается…Одна.
Где теперь невольные подруги
Двух моих осатанелых лет?
Что им чудится в сибирской вьюге,
Что мерещится им в лунном круге?
Им я шлю прощальный мой привет.

Большой террор был тщательно спланирован – как своеобразная войсковая операция. Причём убийство Кирова 1 декабря 1934 г. только внешне выглядело поводом для развязывания террора, скорее оно было одним из мероприятий его кадровой и психологической подготовки.

Сам же план Большого Террора с  разбивкой всего населения на группы и категории, процентными нормативами по каждой категории и лимитами на аресты и расстрелы по областям и республикам был представлен Ежовым на утверждение Политбюро ЦК ВКП (б) 2 июля 1937 г. Ликвидации или лишению свободы подлежали не только остатки “враждебных классов” (включая детей), бывшие члены враждебных партий и участники белого движения (и их дети), но и коммунисты – бывшие члены всех оппозиционных течений в ВКП (б) – 383 списка виднейших партийных и государственных деятелей.

Это было, когда улыбался
Только мёртвый, спокойствию рад.
И ненужным привеском болтался
Возле тюрем своих Ленинград.
И когда, обезумев от муки,
Шли уже осуждённых полки,
И короткую песню разлуки
Паровозные пели гудки,
Звёзды смерти стояли над нами,
И безвинная корчилась Русь
Под кровавыми сапогами
И под шинами чёрных марусь.

Идеологически Большой Террор  был обоснован ещё в 1928 г. сталинским тезисом об обострении классовой борьбы по мере продвижения к социализму; тезис этот доказывался самими же репрессиями: “Шахтинский процесс” – лето 1928 года, арестовано больше 2000 инженеров, 5 из них – расстреляно; процесс “Промпартии” – 1930 г., расстреляны Чаянов, Кондратьев - экономисты мирового уровня; “дело о вредительстве на электростанциях” – 1933 г., арестованы сотни специалистов в Москве, Челябинске, Златоусте, Баку.

Формально Большой Террор закончился 17 ноября 1938 года.

И упало каменное слово
На мою ещё живую грудь.
Ничего, ведь я была готова,
Справлюсь с этим как-нибудь.
У меня сегодня много дела:
Надо память до конца убить,
Надо, чтоб душа окаменела,
Надо снова научиться жить.
А не то… Горячий шелест лета,
Словно праздник за моим окном.
Я давно предчувствовала этот
Светлый день и опустелый дом.

 25ноября 1938 года на пост народного комиссара внутренних дел назначен Берия, большинство ежовских следователей арестовано и расстреляно, 327400 “ежовских” узников освобождено. Сам Ежов был назначен народным комиссаром водного транспорта, затем этот наркомат упразднили, а Ежов арестован и расстрелян. Но о его аресте, суде и расстреле никогда не сообщалось официально, лишь в языке возникло слово “ежовщина”, но официально и оно не употреблялось.

Исчисляемое миллионами, количестве жертв Большого Террора остаётся неопределённым, места их захоронения открываются случайно. Наследники НКВД делают всё, чтобы не допустить обнародования расстрелянных списков. Вот, например, в Карелии вблизи Медвежьегорска обнаружено массовое захоронение. Здесь 27 октября 1937 г. были расстреляны 1111 человек.

Узнала я, как опадают лица,
Как из-под век выглядывает страх,
Как клинописи жёсткие страницы
Страдание выводит на щеках,
Как локоны из пепельных и чёрных
Серебряными делаются вдруг,
Улыбка вянет на губах покорных,
И в сухоньком смешке дрожит испуг.
И я молюсь не о себе одной,
А обо всех, кто там стоял со мною
И в лютый холод, и в июльский зной
Под красною, ослепшею стеною.

Много суровых испытаний, жертв, и лишений выпало в XX веке на долю нашей страны. Две мировые и Гражданская война, голод иразруха, политическая нестабильность унесли десятки миллионов жизней, заставляя вновь и вновь восстанавливать разрушенную страну.

Но и на этом фоне страшными страницами нашей истории стали политические репрессии. Более того, унижены и уничтожены лучшие из лучших, у которых и в мыслях не было бороться против своего народа. Тысячи инженеров, сотни тысяч замученных, расстрелянных, загубленных партийцев, миллионы крестьян, оказавшиеся жертвами раскулачивания, маршалы и генералы, ученые и поэты, писатели и артисты, которые на самом деле были преданы Родине.

О массовых репрессиях 30-х годов написано немало. Напечатаны многие лагерные мемуары, рукописи бывших заключённых Колымы и ГУЛАГа, стали доступны документы из архивов НКВД. Но самые бесстрастные свидетели на суде истории – письма узников лагерей.

Письмо

5 мая 1938 год. «Дорогие мои Анечка, Лорочка и Лялечка! Вчера нас привезли в Котлас. Находимся сейчас на пересыльном пункте Ухтапечорского лагеря НКВД. Отсюда должны отправить на место, где придется отбывать свой долголетний срок лагерного заключения. Когда и куда будет отправка, это неизвестно. На каких работах придется быть, это тоже еще неизвестно…»

8 июля 1938год «.. Пишу из пересыльного пункта Устьвымлага. Сюда привезли позавчера ,отсюда увезут дальше, в Желдорлаг. Кажется, это будет последний этап нашего следования к месту нашего заключения.… Вся душа моя, весь дух мой – это только Вы, мои дорогие. Не забывайте своего несчастного папочку.… Будьте здоровы. Сильно, сильно целую вас. Ваш отец»

11 сентября 1938 год «…Сегодня меня направляют на лечение на 42 пункт, а оттуда в Княж - Погост, очевидно, в стационарную больницу. Покасовсем неважно у меня. Весь я отёк и опух, ходить не могу, задыхаюсь. Но надеюсь, что всё это временное явление и при хорошем лечении в больнице быстро все пройдет и я смогу работать. Будьте здоровы. Сильно, сильно целую Вас. Ваш отец»

Крупнейшие лагеря, в которых отбывали наказания заключенные, находились на Соловках и на Колыме. Условия содержания заключенных в этих лагерях привели к большим человеческим жертвам.

Историю не исправить, единственное, что остается – это восстановить справедливость и законность, чтобы ни одно событие, ни одна дата, ни одна судьба не были забыты.

По  решению правительства Российской Федерации во всех регионах созданы Книги Памяти жертв политических репрессий. И в этой масштабной и гигантской работе важно не потерять ни одного свидетельства той трагической и героической страницы нашей истории.

Люди, сквозь призму сегодняшних дней

Помните зверство кровавых вождей.

Их произвол мы не можем забыть.

Нужно его навсегда запретить.

Память замученных в пытках священна.

Память убитых в застенках нетленна.

Где их могилы? Никто нам не скажет.

Пусть на тела их земля пухом ляжет.

Жертвам репрессий с открытой душой.

Провозгласите всевечный покой.

Свечи поставьте, колени склоните

Память о них навсегда сохраните.